Умеют ли кошки скучать?
Что тебе снится, мой рыжий друг, на теплом от батареи подоконнике? О чем ты думаешь, мурлыча во сне? О чем мечтаешь, неспешно прогуливаясь по пустой квартире и наблюдая в окно за воробьями?
Твоя старшая хозяйка прибегает на десять минут в день, покормить тебя, поменять лоток и торопливо погладить пушистую шкурку. Ты ластишься к ней, трешься об ноги, и в янтарных глазах читается "Ну побудь еще немного!", но она быстро пьет чай, крутится пару минут перед зеркалом и исчезает. У нее работа и любовь. В ее графике только полчаса на заботу о том, чтобы хвостатый не подох с голоду.
Твой младший хозяин внезапно исчез. Раньше он то и дело бродил туда-сюда, подхватывал тебя на руки, бурчал "Черт с тобой, ешь еще!" и гремел коробкой с кормом с кухни, чтобы ты с готовностью прибежал к нему из другого конца квартиры. Он играл с тобой лазерной указкой и смеялся, когда ты прыгал за алым огоньком на стены. Теперь он появляется редко, примерно раз в три недели. К нему приходят шумные друзья, приносят гитару и зажигают кальян. А тебя выгоняют из комнаты. Ты не подаешь вида и дремлешь где-нибудь в коридоре.
Твой старший хозяин появляется и того реже. С порога, еще не сбросив с плеча рюкзак и не снимая куртки, он берет тебя на руки, целует и улыбается: "Ты моя рыжая морда!" Он то и дело гладит и теребит тебя, и ты благодарно мурчишь, и бежишь к нему, напрашиваясь на ласку. Месяц назад ты был счастлив целых девять дней, когда мог спать у старшего хозяина в ногах, и почти весь день ходить за ним и чувствовать ласковую руку на пушистом загривке. "Если бы я мог забрать тебя!" - шепчет он, целуя тебя в нос, а потом закидывает рюкзак на плечо и снова исчезает.
А ты остаешься - один в пустой квартире.
Умеют ли кошки любить?

если ты прочитал пару умных книжек и посмотрел несколько авторских фильмов - это еще не повод думать, что твой "внутренний мир" даст фору Марианскому желобу.

<
Я да, бессмысленное абсолютно существо, но довольно милое все же. Мне нормально с этим. Осмысленные существа моего пола как правило так страшны и нравоучительны, что сводит зубы.

Я довольно скверно воспитана, имею привычку лезть грязными пальцами в чужое личное пространство, люблю трогать, приставать и вешаться, много и громко говорю, не делаю ничего полезного и страшно люблю халяву; плюс ко всему я основатель, почетный идеолог и уже трижды ветеран проебольного движения, ничего нет слаще на свете, чем посетить ответственную встречу и ничего потом не прислать, взять важное поручение и триумфально потом его завалить; те, кто знает меня хорошо и кому я при этом небезразлична, назначают мне встречу в семь и приезжают полвосьмого, как раз вовремя, обильно кормят, прежде чем затеять разговор, и никогда не заставляют меня оправдываться.

Еще со мной трудно жить, потому что я все время ем себе голову - а зрелище человека, который беспрерывно ест себе голову и разговаривает с тобой при этом с набитым ртом - оно сводит к чертям с ума.

При этом мне как-то баснословно везет на друзей, конечно, их много, и все они драгоценности; из меня ничего невозможно извлечь полезного, кроме приветственного визга, объятий, сбивчивых излияний и возможности вытащить куда угодно в любое время, но что-то же находят они все, не знаю, я декоративна как комнатная герань, попробуй что-нибудь стребуй с меня конкретное.

Я к тому, что нет, никаких у меня потуг на крутизну, высоколобость и эрудицию, муторно это и энергозатратно, ничего интересного. Я большей частью катаю слова в кулачке и бросаю, иногда выпадают неожиданно удачные комбинации, и это удивляет меня не меньше, чем остальных; еще у меня, говорят, глаз на всякое живое, теплокровное, я это люблю выковыривать из руды и показывать людям, и все подымают брови, вот же как, бывает, оказывается.

А то все как-то стали принимать меня за другого кого-то, и ждут от меня соответственно. Ждать от меня чего-то, ребята - это до печального гиблое дело.

Я вот хочу мандарин, даже два, и замуж за одного мальчика. Должно быть весело, замуж я еще не пробовала.

Я вообще считаю, что женщины бывают абсолютно честны с окружающей действительностью только несколько дней в месяц, в ПМС.

Это такое, ну, ясновидческое состояние, близкое к экстрасенсорному экстазу. То есть тебе среди бела дня, безо всякого дешевого спиритизма, без единого сигнала с Марса, внезапно и резко, как падает покрывало со свежепоставленного памятника, становится ясно: тебе лгали. Все это время. Тебя грязно и гнусно используют. Все. Ничего более бессмысленного, тупого и бездарного, чем твоя жизнь, невозможно себе представить. Ты страшная. Толстая. Инфантильная. Тебя никто не любит, и молодцы. И правильно делают. И денег нет, и это тоже, деточка, карма. Все плохо. Все упоительно, бессовестно, душераздирающе плохо.
И это, конечно, не может быть простым стечением обстоятельств. Это подстроено. Хладнокровно и тщательно, всеми теми, кто казался тебе близким. То есть, все, конечно, постарались, чтобы отравить тебе существование, и это безэмоциональное тупое бревно, которое ты так долго принимала за бойфренда, и твоя подруга, и твои преподаватели - но мама, она, конечно, превзошла всех. Такую тонко продуманную, изощренную, дикую подлость могла, конечно, только она проделать. Родить именно тебя! Именно такой! Именно на этих гребаных задворках Галактики!

Немыслимо. Непостижимо.

А ты всем веришь. Кромешная, непростительная слепота! А они все мерзко хихикают в кулачок за твоей спиной. Но теперь тебе все известно. Ты отомстишь.
Я полагаю, кстати, что Никите, Тринити, Ларе Крофт, Эон Флакс и всяким прочим бронебойным теткам - каким-то образом постоянно поддерживают состояние ПМС в организме, чтобы этот трагический инсайт не проходил, чтобы в глазах влажно светилось "предатели!", и руки белеющими костяшками стискивали бластеры и рогатки, и в виске пульсировало что-нибудь на манер умри-все-живое.
Это очень вдохновенное и разрушительное состояние. Ты прозреваешь. Ты преисполняешься силой и жаждой возмездия. Ты становишься оголенный провод, зачищенный контакт, опасная бритва. Ты вырастаешь прямо в Ангела-Истребителя.
Твоей мощи может быть килограммов сорок в тротиловом эквиваленте, и в рамках квартиры это, конечно, маленькая Хиросима; еще паре людей ты все скажешь - все! наконец! скажешь! прямо! в лицо! - но дальше этого, как правило, не пойдет. Тебя не завербуют в Ангелы Чарли, в Орианы Фаллачи и солдаты Джейн, и спустя пару дней станет ясно, что это и к лучшему.
Ты подумаешь: ну да, все достаточно неприятно, но ведь жили же как-то; а вот, кстати, в гости позвали, как славно, оладушки, винцо; хвост, что ли, сдать, давненько что-то не брали мы в руки шашек; и так вот тихонько, торопливо, по-девичьи, зачинаешь заедать, задабривать, заглаживать все эти черные дыры в голове, подсовывать внутреннему огнедышащему дракону какие-то подачки и сладости, дешевенькие, испуганные; и все унимается, и становится даже не то чтобы хорошо - сносно.
Самое смешное, что, как бы ни были беспощадны такие озарения, они иногда оказываются единственно правдивы; это как если раздернуть тяжелые гардины с утра, и под веки вопьется острый гестаповский свет - жестоко, но по-другому фига с два проснешься. Драконы из тебя никуда не деваются, они просто кормятся до отказа седативами и косеют; когда все хорошо, когда все так, как надо - бывает просто устало или печально, но никого не хочется убивать; значит, где-то действительно сломано, не заживает.

Я сегодня в журнале "Большой город" увидела варежку для влюбленных, с двумя отверстиями вместо одного, связанных так, чтобы внутри было удобно держаться за руки.
Было ощущение, что эту варежку блэйдовским мечом вогнали мне в голову: слезы текли сами собой.
Это если не считать подробных психоаналитических снов, из ночи в ночь, где я пытаюсь мучительно выяснить, что ж я сделала не так, что меня не полюбили, не услышали; это если не считать того, что все асечные беседы свелись к медикаментозным абортам и безденежью-безденежью-безденежью; сижу по шестнадцать часов перед монитором, каждые пару минут обновляя почту, потому что это, собственно, все общение, которое мне только по силам.

Мир мне ни черта не должен, конечно - но осадочек, осадочек остается.

И ясно же, что забудется, изгладится, успокоится. Такое время, детка, такое подлое гормональное устройство.

Только это давно так, и ты, каждый раз, как окошко почты, пытаешься обновить окружающую реальность, но она с обезоруживающей регулярностью оставляет у твоих ног одно и то же разбитое корыто.

А значит, дело ни черта не в ПМС; хотя об этом, понятно, лучше не думать.

В такой любви, как твоя – не третьи,
Уже вторые бывают лишними.

<
Долго смотрела на кошмарных пчел, разглядывая цветы. Хотя я этих тварек боюсь, меня умиляют их задние лапы при полете. Они так умилительно свисают вниз, такие малыши прямо. Хотя, когда твари умываются, это тоже умилительно. Они меня бесят и умиляют одновременно. Проще говоря, все не так смертельно, когда рядом кто-то больше похожий на цветок, чем я. Как спела бы Аврил, итс компликейтед.
Так трогательно планирую уже аж на 22 июня, как будто я выживу после завтрашнего дня. Наивняк! Хотя, если есть планы, шансы растут. Шансики.

Умиляют некоторые. Снисходительно улыбаются, позёвывают, машут рукой в сторону и говорят: "ой, ты просто еще зелёная, потому и такая правильная. Всюду тебе справедливость подавай. Я тоже такой была/был в твоем возрасте, кровь бурлила, хотелось, чтобы все было разумно и логично. А теперь понимаю, что это все издержки молодости". Так вот, уважаемые, я не угасну. Поговорим с вами лет эдак в сорок. Если и в сорок вы будете таким же сморщенным изюмом как сейчас, тогда, если вам захочется жить до ста лет, поговорим с вами лет в сто.

У меня новая теория относительно сожалений. В жизни каждый для себя должен выбрать (ох, я не могу, этот синяк на правой руке меня кошмарно отвлекает от размышлений). ...должен выбрать какую-то одну единственную вещь, о которой он будет жалеть. Только одну! И жалеть об этом на протяжении всей жизни, пока позволяют мозги. А обо всем остальном не жалеть вообще никогда.

Плохое впечатление увеличивается с каждой секундой о человеке, как снежный ком, как поезд, который не остановить. С ужасом. Нет не с ужасом. С хитреньким ужом и недоумением наблюдаю, куда он несётся, и размышляю, остановится ли? С каждым новым словом этого человека снежный ком увеличивается и катится вниз, с каждым новым вздохом. Даже не знаю, должен быть какой-то резкий случай, в метафоре - перепады температуры и субтропики, чтобы хлоп-хлоп, всё растаяло, и засияло солнце. Но я даже не знаю. Продолжу полноценно разочаровываться. Вернее, нет. Я и не очаровывалась. Продолжу дальше медленно но медленно опускаться ниже нуля в отношении к человеку, в конце концов, это моя голова и думаю я что хочу. Как здорово быть гадкой и не мучиться угрызениями, кто бы знал. Как удобно с тем, кого не уважаешь. Просто отключаешь реагирующие рефлексы и расслабление. Какая разница, что он говорит, какая у него точка зрения и как он считает? Делать вид заинтересованности, на этом всё. Дать бред, который просят, что может быть проще? Я понимаю, что при этом никакого саморазвития нет, чистой воды самолюбование, когда нечего взять от человека в душевном плане, когда чувствуешь, что ты, как бы это пафосно не звучало, но лучше, да. Когда не уважаешь, невозможно воспринимать критику, поэтому нервы отдыхают. Не к чему тянуться, не пытаешься быть лучше, не видишь своих недостатков. Единственное, может быть как метод от обратного. Но я знаю, что лучше, когда мучаешься 24 часа в сутки только из-за того, что думаешь о своей неидеальности рядом с кем-то.
пс/большая вероятность того, что у меня что-то щёлкнет и мне будет стыдно за эти мысли. Или нет. 50/50, так же как встретить динозавра на улице.

Закрываю глаза и ощущение, что мозги разделяются на кусочки, немного не по себе. Не знаю, как я могла курить марихуану в 2008, сейчас я бы рехнулась, если есть куда. Мои мысли как кран, поворачиваю ручку и они текут карандашом по бумаге или пальцами по клавиатуре. Смешанно и вместе, одновременно охватывая всю жизнь. Очень сложно сосредотачиваться на чем-то одном, надо прилагать усилия, иначе полноценное воплощение невменяемости. Говорят, младенцы не представляют картину целиком. Для них отдельно существуют губы мамы, отдельно глаза, отдельно голос. Я, пожалуй, заморозила эту свою способность и динозавр сохранился до сих.