Знаете, самое странное - это жить под взглядом людей, которых никогда не существовало.
Ты живёшь, ползёшь вперёд, изо всех сил ищешь себя, создаёшь что-то, превозмогая все беды мира, своей достойной мифологических сплетен упёртостью заставляешь поверить других в твою неуязвимость перед житейскими встрясками и порогами. Люди вокруг смотрят на тебя и думают: "Как это у него всё так ладно получается? Ради кого это всё он делает? Наверное, его жизнь похожа на какой-нибудь удивительный компот из мёда и кокосового молока, в котором плавают красивые девушки, гроздья удачи, пара-тройка гор, которые можно на досуге свернуть, все тайны мироздания и кто-то, с кем можно разделить один свитер в зимнюю ночь и ради кого можно нестись каждый вечер домой со скоростью наездника на ягуаре". Ты подыгрываешь попутчикам в меру своих слабеньких силёнок, улыбаешься, пеленая их в иллюзию своей сладостной жизни, но прекрасно отдаёшь себе отчёт в том, что за этой декорацией нет ничего, кроме этих самых лучших, самых совершенных людей из твоей головы, которые когда-нибудь непременно будут рядом с тобой, нужно только немного подождать и изо всех сил жить так, будто они уже рядом. Пока же ты должен быть самым сильным, шагать непременно в первых рядах, доказывая себе, миру и тому самому «дяденьке боженьке», что ты достоин своего счастья и этих людей заодно. А ещё - изо всех сил держаться, ведь это только кажется, что этих людей нет - в твоей голове они самые настоящие и всегда рядом с тобой.
А ещё рядом попутчики, которые отчего-то оказались с тобой на одном плоту из брёвен, под парусом из плащей и пальмовых веток, и тебе поневоле приходится считаться с курсом на норд, ведь они не знают другой стороны. И даже в самые страшные, безнадёжные моменты полного штиля, когда сил уже совсем нет, и тебе хочется разрыдаться в вагоне метро, наплевав на всех окружающих, или перебить все кружки, или рассказать сокамерникам о том, что внутри уже ничего, ничего не осталось - ты продолжаешь молчать. Всё, что тебе позволено миром вокруг тебя и тобой лично - это тихо хныкать, пока кто-то вышел из комнаты. Или сидя на толчке. Или под одеялом. Но больше ничего не позволено. Не правильно это, да и как к этому отнесутся те, что в твоей голове?
Порой выдумка куда реальней и ближе самых настоящих людей.
И это не диагноз.

- Что ты ищешь в траве так долго?
- Свой след…
«Книга ста невидимых переходов», с. 67

День за днем маленький мистик хватается за колоду и нервно ее тасует, перебирает пальцами руны, долго и упорно вращает хрустальный шар, вглядываясь в клубящийся в нем туман до тех пор, пока глаза не начинают слезиться. Но он ничего не видит. Ему страшно. Может быть он просто не умеет смотреть, а может быть там и нет ничего вовсе.
В гладкой поверхности шара отражается комната, маленькая и грязная, доверху заваленная свитками, исписанными чужими и его собственными словами, на окне стоит чайник и три немытых чашки, в одну из которых в поисках не растворившегося кусочка сахара только что сунула голову белая ворона Дуля. Другая – оставлена для Бреда. Странное создание обычно приходит ночью и с неожиданной для многолапьего медвежьего тела грацией усаживается на край подоконника, принимаясь читать вслух внутренние книги. А вот его собственное пучеглазое отражение вглядывается в непрозрачный туман в вечном поиске очередного неопровержимого доказательства, настоящего большого знака.
Но никакого знака не следует, пронзительно яркий свет не заливает комнату, и глас с небес не говорит ему, что у Бога есть какой-то необычный и восхитительный план относительно его жизни. Глаза слипаются. Маленький мистик, то ли от слез, то ли от дыма курящихся благовоний, потирает их кулачками, задувает свечи и, бросив последний взгляд на исчезающие вдалеке за окном огни, отправляется спать.
Спокойной ночи.
Может быть завтра.

ты еще даже не мой, а я уже боюсь тебя потерять...
знаешь, я чувствую, насколько я откроюсь, когда отдамся тебе вся. когда я буду с тобой, а мы - вместе и всегда рядом. когда я даже получаю письма от тебя, мне хочется вскочить и что-то делать, делать, писать, готовить, учить уроки, смотреть умные фильмы, слушать классику, перечитать все книги на свете.

мне все кажется, что так невозможно и так не бывает. только в фильмах, крутых книжках и у легендарных, великих людей. и поверить в то, что в моей жизни есть ты - так же сложно, как поверить, что Атлантида существует где-то на дне.
но я верю в Атлантиду и верю в тебя.
мне никто не писал таких слов, понимаешь? я читаю тебя и чувствую, как покрываюсь мурашками.

кажется, мы выросли, мама, но не прекращаем длиться.
время сглаживает движения, но заостряет лица
больше мы не порох и мёд, мы брусчатка, дерево и корица

верочка

Знаешь, я точно уверена, что этот год будет длиннее, и дней будет больше прежнего, а солнце будет снова золотить своими лучиками блёстки снега; и будет к кому спешить сквозь серую колючую шерсть сумерек, чтобы потом на пару пугать чопорных интеллигентных соседей бессвязными, первобытными возгласами, пропахшими пошлой влагой, древним бесстыдством и волей, а всё это из-за того, что будет любовь, которую свет не видывал уже лет сто, а, может, и целых двести, и одна будет водить нас в обнимку по дряхлым сонным улочкам, затерянным среди воронежских хрущевок, на которых так хорошо шептать друг другу первые осторожные признания; и будут ещё ночи, что гуще и черней кофейной гущи, и в них текут какие-то другие реки времён, стоя по колена в которых можно понимать друг друга без слов и каких-то других неуклюжих приспособлений, а по утрам будут рвать дикари динамики, рассыпая по комнатам бусины рок-н-ролльных ритмов, и на фотографиях будут тайком расцветать чужие поцелуи, и люди ещё умрут, и новые галактики родятся, и маленькие будут просится на руки, и мудрецы НАТО и других аббревиатур будут благосклонно смотреть на нас через слюду и кристаллы экранов, и небо будет дышать сырой землёй по весне, и мы поселим дома самого лучшего и необыкновенного кролика-волшебника, который будет врачевать дурное настроение и отгонять от изголовья постели голодную бессонницу, и у нашего дома появится душа и он будет жить, а когда нам всё-всё надоест, мы уедем куда-нибудь на окраину Парижа, в квартиру, где из окон видны только лохматые лапы сиреневых кустов и кусок Эйфелевой железки, а всё потому, что чудеса случаются, а мечты исполняются.

Через сколько лет в отношениях наступает такой момент, когда люди притираются друг к другу не в самом лучшем смысле этого слова? Не в плане: я могу тебе все рассказать, мне уже не так страшно выходить из ванной ненакрашенной и я знаю, что ты больше всего любишь есть на завтрак по воскресеньям. Нет. Я имею в виду, когда женщины перестают стремиться всегда быть самой красивой для своего мужчины? Когда именно, в какой момент, они, пораздумав, решают, что целлюлит - не так уж и плох (Рубенс вовсе не дурак, раз рисовал его даже мужикам), а халат в голубо-розовый цветочек, доставшийся в наследство от бабушки, им даже к лицу? Когда мужчинам становится все равно на наличие запасных теплых носков в ее сумочке на случай дождя и наличие красивого торса - у себя? Когда на их лицах прочно поселяется красная надпись "у нас горе", когда они вместе появляются на курортных пляжах? Когда пропадает желание удивлять и делать приятное? Когда люди стремятся произвести большее впечатление на "чужого", нежели на своего - того, который рядом? И у всех ли бывает так?
Больше всего на свете я боюсь стать черствой, "привыкнутой" и воспринимающей то, что у меня есть не иначе как данность. Спит рядом? Ну ладно. Получилось встретиться пораньше? Ну тоже неплохо. Неплохо, но ничего особенного - так было уже миллион и два раза, поэтому миллион и третий раз вовсе не повод для радости.
Я хочу всегда чувствовать, всегда быть открытой. Я хочу каждый раз вскакивать с места, когда услышу трель домофона и кидаться на шею, разгоняясь с начала коридора. Я не хочу покупать никакого другого халата, кроме банного, и удобные ночнушки, я не хочу носить дома страшненькие бигуди только лишь для того, чтобы быть красивой для других завтра, но не для него - сегодня. Я хочу всегда быть благодарной, я всегда хочу больше давать ему, чем брать. Я день за днем хочу только делать его счастливее, и, боже мой, как я не хочу, чтобы это чувство хоть когда-нибудь притуплялось.
Мне нравятся мои мокрые ладони и мое выскакивающее из груди сердце при каждом движении в мою сторону, нравится, что у меня несказанных слов - целый словарь Ожегова. Мне все это нравится, нравится, нравится.
Во мне удивительным образом сочетаются легкий страх стать как большинство и сильная уверенность в том, что мы - другие.

Когда ты качаешь обратные связи с самим собой, то постепенно осознаешь, что больше не можешь себе позволить некоторые вещи.

Например, ты больше не можешь никого осуждать, ставить себя выше, умней, сильней, красивей, чем кто-то, самодовольно думать — «уж я б на его месте нашёл бы выход», перекладывать на кого-то свои проблемы, винить кого-то в своих проблемах, делать вид, что твоих проблем не существуют. У тебя появляется дикая аллергия на враньё, особенно на собственное, на любые формы радикальности и нетерпимости, на мелкую бытовую подлость, на плохо скрываемую снисходительность. В мозг вживляется какой-то мудрёный коммуникативный фильтр; из-за него тебе мучительно сложно вести разговор, если он не несет хотя бы какой-то важности, какого-то смысла для вас двоих; понятия «круг общения» и «круг близких друзей» становятся практически идентичными. И так, похоже, у всех — помню, еще Марина жаловалась на то, что абсолютно не может слушать, если кто-то рядом с ней гонит «порожняк».

Зато ты начинаешь понимать, что больше не обязан соответствовать ничьим ожиданиям; что зачастую «надо» — это чьё-то «хочу», которое пытаются воплотить за твой счёт; что можно наплевать на хренову кучу запретов, которые тебе понаставили с самого детства, и, чёрт побери, не случится ничего, абсолютно ничего плохого. Что от тебя не требуется никакой жертвенности, никаких подвигов, никакого отречения от частного во благо общего. Не нужно мучать себя и писать стихи, пока ты этого не хочешь — однажды тебя долбанёт прямо в транспорте в одиннадцатом часу вечера, и ты будешь судорожно записывать что-то при свете единственного фонаря. Тебе не нужно быть на работе, даже если она удобная, перспективная и высокооплачиваемая, если она убивает у тебя всякое желание жить; тебе не нужно быть с человеком, даже если он красивый, гибельный, уютный и отодвигающий куда-то твоё одиночество, если ты не можешь быть с ним самим собой; тебе больше не нужно заниматься чем-то, на что ты потратил кучу лет и сил, если теперь это заставляет чувствовать себя несчастным. Брось, уходи в неизвестность — будут еще работы, люди, любимые занятия, их будет больше, чем ты думаешь, они будут круче, чем ты думаешь; нужно найти в себе немного смелости понять, что левел пройден и пойти дальше — со всем приобретенным опытом и всеми хорошими воспоминаниями. У тебя пропадает желание влезать в чужую жизнь и изменять её, да — но вместо этого к тебе приходит способность видеть, как люди растут, светлеют, учатся, преодолевают тупики и кризисы совершенно самостоятельно; что зачастую те, о которых ты был невысокого мнения, поступают в каких-то ситуациях лучше, чем ты. Паша всегда говорит мне — никогда не знаешь, какие внутренние изменения происходят в человеке; это для тебя он внезапно поднялся на следующую ступеньку — а у него внутри этому предсшествовал долгий духовный путь. Ты наконец-то начинаешь понимать, откуда растут все твои страхи, начинаешь лечить не симптомы, а причины болезни — и зачастую они оказываются глупыми, решаемыми и совсем нестрашными. Любая твоя мечта становится не фантазией, а сигналом к действию — от тебя до цели проводится незримая пунктирная линия. Она может быть длиною в световые года, а может заканчиваться у соседнего переулка — ты не будешь знать наверняка, пока не дойдешь, поэтому нужно просто натянуть кроссовки, и сделать первый шаг. Поэтому мне очень нравится смотреть на людей, влюблённых по-настоящему — они очень спокойные внутри, умиротворенные, увернные в завтрашнем дне, понявшие уже, что в четыре руки лепить из Вселенной всё, что им надо, гораздо проще.

Для этого требуется очень большое мужество: осознать наконец, что мир — не жестокая насмешка над живущими, не дитя Системы, не цепь предопределенных событий, но и не утопия, не место, где всё валится тебе в руки, не локация, где прощается бездействие. Твой мир — это то, что у тебя хватает уверенности лепить. Мир — твои мечты, страхи, решения и осечки. Мир — это и есть ты: тёплый асфальт под окнами, запах морской соли под утро, тепло чьих-то рук, шелест новых книг и огни любимых окон.

Когда у меня появляется желание вставить ремарку, я с грустью вспоминаю что он уже умер.

Нет и не было на самом деле особого смысла ругаться на Путина или его кобольда-фамильяра. Все эти размахивания транспарантами с его мордой, лозунги, все эти оккупации, митинги и споры о преимуществе смены шило на мыло преследовали (пусть и бессознательно) одну главную цель: показать властной партии, что они не цари здесь, сложить огромный гражданский кукиш и немного расшевелить народ. И это было хорошо, но даже если бы Путин сменился Мироновым или кем там еще, в нашей стране ничего особенно бы не поменялось. Выборы бы стали честнее, не такими предсказуемыми, люди, вдохновившись, может быть, чуть более активными, но мы бы не почувствовали особой разницы.

Надо понимать, что хоть ВВ и злодейский тиран, лично пожирающий новорожденных щенков, это не он приписывал голоса на участках, и не он осудил Пусси Риот. И это даже не по его указке произошло. Это огромная система, охватывающая всю нашу страну. Это наши учителя и врачи, наши соседи, одногруппники, люди в автобусах, чиновники и полиционеры.

Надо понимать, что ситуация в России, вся эта задница с образованием, квасные православные патриоты, не знающие символа веры, недобитые бандиты, коррупционеры, хипстеры и прочее зло, все это — естественные следствия всей громадины исторического процесса, перемалывающего нашу страну.

Да что теперь об этом говорить! Я чувствую себя чувихой, носящей клеши в поздние семидесятые. Кукиш не сложился, митингующие вернулись с улиц к блогам (по больше части), Темный Лорд продолжает править. Зло не персонифицированно, и нам от него никуда не убежать.

Но не унывайте, друзья, ведь я нашла выход: наркотики.

Наплюйте на все злоключения, плохие отметки, злых родителей и неудачи в сексе. Просто подумайте о том, что у вас всегда есть возможность уютно упороться в теплом туалете и уплыть на волнах туда, где вас никто не достанет. Просто представьте — счастье, которое вы не могли представить, в любой момент и по сходной цене. И не забудьте про уникальную возможность почувствовать себя рок-звездой. Плюй на Путина - кушай наркоту.
Сваливаем к черту во внутреннюю Сибирь.